сочащегося соусом бургера. Как он без них? Как они без него?
Одно из самых манящих воспоминаний детства, очень личное, только его, ощущение, ныне не существующее, к повторению невозможное, но тем более ценное, уловившее однажды и с тех пор навсегда сохранившее свет детства. Как он быстро бежал, когда его тело, тело семилетнего ребёнка, было совсем маленьким, лёгким, невесомым, стремительным, и как воздух свистел в ушах и полыхал в рубашке. Он был другим существом. Иным организмом. Другого размера и формы. Со своим ощущением слишком большого мира вокруг. Слон вспоминает, как он был мышонком. Непостижимо.
Он помнил: мчишься по душному лету, счастливый, юркий, быстрый как пуля, и можешь на любом камешке споткнуться и растянуться на асфальте, но бесстрашно несёшься по тугой поверхности сверкающей дороги и стремительно нагнетаешь ветер, льёшь его на себя, и чем быстрее, тем он плотнее, холоднее и жёстче …
Недавно вышел из дома набрать воды, а на углу у помойки трактор нагрёб целую гору снега, пирамиду в два человеческих роста. И школьник проходил мимо, бросил портфель – и давай на самую вершину. Остановился, наблюдая за пацаном. Как тот карабкается, спотыкаясь и начиная снова. Как, покорив Эверест, встаёт в позу и этаким наполеончиком осматривает окрестности … И никто, никто этого не видит, только он, мужчина за сорок с надутым животом, но и его здесь нет.
Его целиком поглотило наблюдение, он живо представил мысли мальчика, витающего в ярких искрящихся пространствах, с невероятной графикой, пластикой, цветами и гравитацией, которые способно выстраивать только детское воображение! Он смотрел на мальчика и понимал, что в эту минуту идут войны, гремят вулканы, течёт лава, из океанов выпрыгивают киты, рассекают синие воды белоснежные лайнеры, в небе беззвучно грохочут северные сияния, гудят скоростные колоссы городов и цивилизаций, но целый мир, и даже больше, шире, свободнее, прямо сейчас творится, извергается и расширяется, как Вселенная после Большого взрыва, в голове мальчика на снежной горке у помойки в богом забытых Мытищах!.. И так захотелось ему попасть туда! Нырнуть с высоты своих лет, как с одиннадцатиметровой вышки, окунуться. Ощутить себя мальчиком на горке. Чтобы горка была главным развлечением жизни. Ярким, взрывным, азартным. Чтобы она была огромной, чистой, белоснежной вершиной, зовущей её покорить, а не кучкой грязного отжившего своё снега.
Странно, вроде бы простая вещь – забраться на горку, – а ведь никогда уже не повторится. Потому что это тебе уже не нужно.
Вечером умывался, вгляделся в зеркало, приблизился к поверхности с парой капель брызг от зубной пасты и, расслабив нижнюю челюсть, чуть потряс ею. Ещё потряс. Под лицом болталась дрябловатая сумочка: губы, щёки, подбородок и чуть провисшая кожа под подбородком. Вся эта кожа да рожа … Так вот оно что! Так приходит возраст, старение. Стареешь не ты (потому это так незаметно!), а материя … изнашивается, ветшает. Как дом, который стоял тридцать лет статный и только срубленный, свежепахнущий маслянистой сосной, и вдруг раз – незаметно осунулся, просел на задний венец, и все вспомнили: да-а-а, а ведь тридцать лет уже прошло! не шутка!
Он где-то читал, что слабое место человеческого организма – соединительная ткань между клетками. Даже не сами клетки, а их “упаковка” ветшает, не обновляется. И появляются брыли. Брыли! Господи! Отвратительно. Унизительно. Но мы так сделаны.
Девушка ещё недавно была свежа, звонка как струна, кожа туго натянута на яблочные щёчки, плотные бёдра, лёгкие икры, крепко-женственные плечи, и вдруг раз – оплыла как свеча. Сначала еле заметно, затем сильнее. Складочка живота. Сумочки сзади бёдер. Мешки под глазами. Попа пониже. Шейка пожиже. Низ голеней потолще. Самое начало долгого пути. Вот тебе и хрупкая изящная девочка. Ясная как утро. Уставшая как полдень. Как перестать обо всём этом думать?
Как перестать трясти подбородком у зеркала?
Ехал на днях в лифте. Вошла старуха, маленькая, тщедушная, вечно бормочет что-то, ругается. Глазастая. Таращит выцветшие голубые плошки, трясёт складками на шее, под восемьдесят точно, вся седая, полотняно-бледная. Вошла, и – ударил дух, не мочи и не грязного тела, а запах старости, изношенной кожи, тряпок и древесины, дома и сада, только что оттаявших после долгой зимы. Старуха стояла, и всё её тело было ненужным мешком, отжившей тарой с остатками минувших лет. Казалось, что вот скоро, через месяц, год, она наконец скинет изношенный, истлевший на ней костюм и вспорхнёт птицей, блеснёт в воздухе солнечным бликом, такая маленькая и быстрая, что едва заметишь.
Вышел из лифта, придержал ей дверь, а сам остался, смотрел вслед. И вдруг мысль пронзила: да как же так? Как же ты к пожилым относишься?! Неужели все так относятся?! И так на людей смотрят!
Вот ты стоишь, ещё не старый, молодишься, чувствуешь своё превосходство. Даже в том, что тяжёлую дверь открыл. Запах старухи ему не понравился, ишь … Откуда это? Таким же будешь, дай бог, однажды, и что – о тебе так же будут думать? И задерживать дыхание в лифте? И желать сбросить с тебя изношенный мешок твоей жизни?
Нет. Нужно противостоять такому мысленному хамству молодых. Свинству.
Но ты ведь ещё не старый!
Тебе до этих мухоморов ещё далеко. Дожить надо. Не свалиться от инфаркта, как твой отец в пятьдесят три, а это, между прочим, через десять лет. Не грохнуться от инсульта, не поймать рак.
Ну хватит. Дались тебе эти старики! Но как не замечать мелкие подлянки тела?
Почерневшая икра – от курения (уже бросил!) вена перестала работать, и “её не восстановишь”, как сказал флеболог. Не такой уж чистый хрусталик, да и сетчатка потрёпана. Побаливает сустав. Одышка. Первый сбой эрекции, когда рыжеволосая красавица, с которой вы флиртовали месяц, легко и неожиданно раскинула белые полные ноги в полумраке автомобиля … Нет, не надо это вспоминать.
Это не он, не он. Он по-прежнему юн и любит лежать летом в поле, смотреть на звёзды. С ощущением тела Земли, её бесконечно огромной спины. С ощущением, что летишь, прижавшись к ней, как на космической карусели, куда-то в бездну. С ощущением, что вот сейчас нависшие гроздьями звёзды начнут что-то нашёптывать и наконец расскажут, кто он, зачем и что нужно сделать, чтобы вернуться обратно.
А первый седой волос? Утром сидел в кресле с пологой спинкой. Что-то писал, положив подбородок на грудь (уже похудел). Щёлкал клавишами. И вдруг посмотрел на грудь – и увидел. В пяти сантиметрах от носа. Чуть не подпрыгнул, едва ли не заорал!
